Вот так бы и продолжалась эта история, не заметь я через три дня, что заражена. То, что случилось, мне было хорошо знакомо по моей прошлой семейной жизни. Я уже стала прикидывать, когда удобнее всего пойти к врачу, как вдруг . оно самое. Прямо по лучу, сидя за столом, самый первый контакт. «Валя, спокойно! Это наш луч! Знаем, в курсе. Предназначалось другой женщине, подумали, порешили, отдали тебе. Ничего страшного. Пять суток не пить, не есть. Никаких контактов с водой», — голос женский, чистый и звонкий. Далее следовали подробности. Мне надлежало хорошо напиться воды, в течение 5-ти суток не мыться, не умываться, не чистить зубы, руки тоже не мочить. Затем подсказали, как из такой голодовки выходить и многое другое. В свое время я остановлюсь на этом более подробно.

Это было, как гром среди ясного неба. Я не позволила себе более удивляться, тем более, что все это хорошо укладывалось в единую систему. В срочном порядке вскипятила воду и, в течение примерно часа, влила в себя не менее двух литров. Плохо-ва-то было, но отдышалась. Так много и не требовалось. Зато первый раз захотелось пить ровно через трое суток. На четвертый день мерещились колодцы, холодная ключевая вода. Какоетам есть. Пить и только пить. Другого желания быть не могло. Хотелось холодного воздуха, кислорода. Настежь открытое окно не стравлялось. Хорошо, что четвертый и пятый дни пришлись на субботу и воскресенье. Через поры тела источался неприятный запах, они как будто полностью открылись. В организме сначала потекли, а потом стали испаряться кристаллы шлака и яда. Во рту пересохло, с губ сходила слизистая оболочка, отшелушивалась. Я терпела. Прошло 4,5 суток. Сидя за столом протянула руку, чтобы взять бутылку с минеральной водой. Мет. пить не собиралась, только посмотреть дату, подержать ее в руках. Второй контакт и снова по лучу: «Тяни, тяни! Поставь бутылку на место». Хотела было я возразить, что только собиралась подержать, да махнула рукой.

Последние два часа тянулись нескончаемо долго. Передо мною стоял будильник, который никак не хотел двигаться. Болезнь моя стала спадать в последние шесть часов очень быстро. За последние два часа все было кончено. Я это хорошо чувствовала. Зрение, слух, ощущения, великолепно подчинялись мысли, организм- внутри просматривался и прослушивался. Даже сигнализировал мне во сне, что все краны закрыты, вода расходуется экономно. И не только это. И в каком количестве погибла инфекция, что еще и где осталось.

Выдержала я минуту в минуту. Нет ничего вкуснее воды. Тело тут же перестало источать неприятный запах, заработали почки. Состояние после такого голодания исключительно бодрое. Я сильно похудела, но лишней кожи не было, ничего дряблого, ничего старого. Организм все разложил, все дефектное разрушил, а что надо съел. Морщинки у глаз исчезли, складки на шее пропали, временами не чувствовалось тело. Легкость и здоровье.

Меня похвалили сверху. Появилось рвение послужить еще. Уже по собственной инициативе я проделала все это дважды. Суставы заработали, как смазанные. А потом эксперименты прекратились, расформировали нашу организацию, у меня стала новая, более тяжелая работа, где пять суток голодания без воды не выдержишь.

Однажды мне моя приятельница сказала: «А ты не разозлилась на них, когда они все это проделали, не послала их ко всем чертям?». «Как можно? — ответила я. — Дать такой способ? Без всяких заслуг. Да ведь это же рецепт на бессмертие. Я готова послужить в таком виде еще». Не поняла меня моя подруга. Да и не только одна она.

После моего сухого голодания контакты стали еще чаще и более интересны. На всю катушку подключился Антимир, кругозор мой расширился. Я едва справлялась с накидывающейсяна меня информацией. Все неслось шквалом и сметало по пути догмы современной науки, ее философию, лженаучное мировоззрение. Рухнул аккуратно и терпеливо наработанный карточный домик. Всему свой срок. И земля когда-то стояла на трех китах. Это если буквально. А если со смыслом, то действительно на трех. Киты только еще могущественнее, чем можно предположить. Это три цивилизации: Атмосферная, Белковая, Антимир. К познанию следует относиться осторожно, если чего-то нет в нашем сознании, это не значит, что этого нет вообще. Мир скорее всего непознаваем до конца. Барьеры, границы ставить на таком поприще преступно. Развивающийся разум все равно это сомнет и отбросит. Жертв больше, вперед идущих меньше. Зато какая компенсация в качестве!

Как контакты восприняли мои знакомые? Все по-разному. Одни сказали, что и раньше во мне что-то было не от мира сего, что я сильно отличалась от других. В глаза кидалась моя непрактичность, неустроенность, а главное — лавина бед и мук, вечно меня сопровождающая. И откуда только все это неслось на мою голову? С раннего детства я получила в отцы пьяницу и дебошира отчима. Мать от такой жизни стала истеричкой. Били ее, а она била меня. Часто попадало сразу от обоих. Отчим бил себя кулаком в грудь, говоря, что не может смириться в семье с чужим ребенком. Мать, запуганная и доведенная до нечеловеческого состояния, тоже во всем винила меня, т. к. искренне верила в то, что я сгубила ее жизнь. Будучи мной беременна, трижды делала попытки сорвать плод, но ни разу не удавалось. Уходя на фронт, отец взял с нее слово, что она эвакуируется на Урал, возможность была предоставлена, но с родной Смоленщины уезжать ей не хотелось. И, естественно, война была пережита на оккупированной территории, под немцем. Чего отец мой простить не мог, они разругались в письмах и таким образом расстались. Я родилась 3-го марта 1942 года совсем крошечным ребенком, и по свидетельству очевидцев не имела никаких шансов выжить. Таких малых детей в округе никто не рожал, и поэтому окружающие тут же посоветовали отнести в церковь и окрестить, чтобы не умерла некрещеной, и по этой причине не брать греха на душу. Церковь находилась в пятистах метрах. Крещение состоялось тут же, да только смерти не последовало. Я на редкость оказалась живучей, никогда не простужалась, и ничем в детстве, окромя кори, не болела. Сносила все. И тяжелую работу, и побои, и участь Золушки. И если ко всему этому добавить, что я получала приличные алименты, то обращались со мной в высшей степени несправедливо. Мой отец по национальности был эстонец, родилась я очень похожей на него, и уже в детстве я познала, что такое национа-лизм. Отчим и не называв меня иначе, как нацменкой, фашисткой. Поэтому в 16 лет я бежала к отцу в Таллинн, но и здесь я хлебнула немало горя. Дважды замужем и в обоих случаях пьющие, распутные мужья. Жизнь передышки не давала. Била яростно, наотмашь. Три пережитые смерти, со странными воскрешениями, почти нереальными, но тем не менее, осуществленные. И все это я сносила спокойно, не бунтуя, как раб своп кандалы. И били бы меня дальше, если бы я, вдруг, не взорвалась, не восстала, не поняла, что со всем злом, которое окружает, нужно бороться, биться и если нужно, то сложить голову. Кому-то же надо это делать? Нельзя требовать и просить милосердия у судьбы — это преступно, свойственно низшему разуму. Восстань, оглянись, поди борьбой на насилие и ложь, и ты оторвешься от этого стада; оно ничто. Предоставь мертвецам хоронить самих себя. Они стоят этого. Их много, 999 из 1000. При неблагоприятых, или наоборот сопутствующих условиях, легко становятся деградентамн, преступниками.